Турецкий путч: от истоков до последствий

Нынешняя попытка военного переворота в Турции изначально была обречена на неудачу.

И дело тут не столько в провалах планирования мятежников — от неудачи с полной изоляцией Эрдогана и отсутствия у путчистов внятного нарратива, объясняющего правильность их действий, до неспособности установить информационную блокаду.

Причина неудачи — в неадекватной оценке общественных настроений, лишившей заговорщиков широкой сетевой поддержки среди гражданских слоев и в самой турецкой армии.

Богатая историческая традиция военных переворотов (1960, 1971, 1980 и «тихий переворот» 1997 года, когда хватило ультиматума Генштаба, чтобы отправить в отставку правительство) убедила граждан Турции в том, что хуже правления военной хунты ничего быть не может — даже попытки Эрдогана стать президентом-султаном.

Надо сказать, что проводившаяся Эрдоганом линия на ликвидацию особой политической роли военных и приближенной к ним элиты, подрыв их претензий на статус института-хранителя светского государства в традиции Ататюрка, как была, так и остается популярной.

Эрдоган — «президент исламской улицы», лидер простолюдинов, оттесняющий от власти и всего, что с ней связано, военную элиту, жившую по особым правилам и полагавшую, что у нее есть божественное право действовать вопреки демократически выраженной воли народа.

Поэтому прямое обращение Эрдогана за поддержкой к населению имело такой мощный эффект и фактически остановило путч, как в 1991 году обращение к народу Бориса Ельцина похоронило ГКЧП.

Большинство в Турции — против военных переворотов и не готово мириться с попытками отдельных групп навязать военное правление.

Парадокс Эрдогана, правда, заключается в том, что в этот раз на его стороне, а точнее на стороне демократически избранного парламента, выступили многие из тех жителей Стамбула, кто в 2013 году выходил на демонстрации против его авторитарного правления, а решающую роль в мобилизации противников переворота сыграли социальные сети, (прежде всего, Twitter), с которыми Эрдоган после событий на площади Таксим упорно боролся.

Мощный прессинг, которому Эрдоган подвергал военную элиту с середины 2000-х годов (уголовные дела, по которым было арестовано более 400 действующих офицеров, законодательный демонтаж «особого порядка» для армии, обвинения высшего генералитета в поддержке массовых протестов 2013 года как попытки госпереворота) полностью деморализовали турецкую армию, привели к расколу и недоверию между руководством вооруженных сил.

И это сильно помогло Эрдогану в ходе нынешнего путча. Большинство военных лидеров не поддержали мятеж, его движущей силой стала небольшая группировка в ВВС и в военной полиции. С другой стороны, усилия Эрдогана по расколу военной верхушки, которая всегда стремилась обеспечить единство армии, привели к тому, что спецслужбы не заметили подготовку мятежа.

Вполне объяснима и поддержка, которую Эрдоган получил от лидеров Запада. В первые часы, когда успех или провал путча не были очевидны, на Западе возникла неловкая пауза.

Там решали сложную задачу — что выгоднее: поддержать недемократический госпереворот или авторитарного правителя, ведущего страну в сторону от демократии? Выбор в пользу демократически избранного правительства Турции логичен.

США и Евросоюз, прежде всего, заинтересованы в стабильности Турции как союзника по НАТО, партнера в борьбе с ИГИЛ и с потоком сирийских беженцев в Европу. Худшим сценарием для Запада стала бы гражданская война. Можно ждать и новых инициатив ЕС и США по развитию программ сотрудничества в обмен на сдержанность Эрдогана в борьбе с внутренними противниками и в его ограничении демократических свобод.

Ключевая неопределенность: как дальше поведет себя Эрдоган во внутренней политике. Помимо очевидной и уже ведущейся зачистки армии и военной полиции от сторонников путча, прогнозируют дальнейшее усиление исламизации и чуть ли не демонтаж государственной модели Ататюрка, поскольку армия как противовес исламистам и гарант светской государственности сильно ослаблена. Однако спешить с такими алармиcтскими выводами не стоит.

Дело в том, что последние два года на фоне обострившейся курдской проблемы и войны в Сирии Эрдоган все больше позиционировал себя как националист, а не исламист. Собственно, идеологическое позиционирование для него инструментально — это «суп дня», все, что в данный момент работает на укрепление его режима личной власти.

Другой парадокс заключается в том, что после 2015 года, когда проигравший парламентские выборы Эрдоган взял курс на силовое решение курдского вопроса и развязал почти гражданскую войну на юго-востоке страны, он фактически поделился властью с армией и предоставил военному командованию чрезвычайные полномочия в регионах проведения контртеррористических операций.

Cейчас в результате перестановок в военном руководстве он получил возможность сделать армию инструментом своей власти и нанести решающее поражение Республиканской народной партии, считавшейся оплотом кемализма.

Скорее всего, Эрдоган осуществит свои планы конституционной реформы и перераспределит полномочия от правительства к президенту, но к исламизации страны и отказу от светского государства это не приведет. Эрдоган адаптирует кемализм под себя.

Турция сохранит свою роль «трудного партнера» США в борьбе с ИГИЛ, но последние договоренности с Вашингтоном, снявшие возражения Анкары против решающей роли курдских отрядов в наступательных операциях на севере и востоке Сирии, могут быть подвергнуты пересмотру.

Владимир Фролов, Сolta.ru