Донбасский пленник

Война России в Украине асе больше напоминает чеченскую.

Мать Виктора Агеева взывает к руководителям России и Украины:

«Уважаемый господин президент! Я бы хотела обратиться к Вам с просьбой о помиловании моего сына и очень бы хотела получить Ваше разрешение на свидание с ним или хотя бы на то, чтобы разрешили передать ему мое видеописьмо».

Светлана Агеева, мать плененного в соседней стране российского ефрейтора, взывает исключительно к украинскому президенту, но это обман зрения и слуха. Петр Порошенко наверняка заранее согласен помиловать Виктора Агеева, как готов был подписать помиловку спецназовцам Ерофееву и Александрову — в рамках обмена своей соотечественницы на граждан РФ. Вероятно, арестованного ожидает суд, потом приговор, и покуда киевская Фемида будет разбираться с ефрейтором, за кулисами процесса развернется иной сюжет, отчасти политический, отчасти правозащитный.

Привычная уже торговля развернется, в ходе которой украинская сторона снова попытается обменять кого-нибудь из своих сидельцев на российского военнослужащего. Допустим, Олега Сенцова на Виктора Агеева или на кого-нибудь из тех сотрудников ФСБ, что недавно заблудились в джунглях Украины. Или на того полковника, который ехал в Тирасполь, но вышел, грубо говоря, к Херсону.

Опыт показывает, что это вообще не проблема для украинских властей: выдать России кого-нибудь из заблудившихся. А проблема заключается в том, что власти в Кремле и начальство на Арбатской площади или на Лубянке крайне неохотно признают своих своими, и случай Агеева — как раз из этого ряда. В Минобороны РФ сразу открестились от пленного, заявив, будто он еще год назад уволился из армии, что обернулось неожиданным скандалом, когда две недели назад его мама, единственная из всех матерей захваченных наших солдат, уличила генералов во лжи. Тогда же она встретилась с Павлом Каныгиным из «Новой», записав с его помощью открытое письмо Путину и Шойгу и умоляя спасти сына. Ответа, насколько известно, Светлана Викторовна не получила.

Сейчас она тоже обращается к Владимиру Владимировичу, а что касается Петра Алексеевича, то он здесь, как бы странно это ни прозвучало, выступает посредником. Что яснее всего проявляется в том месте, когда Светлана Агеева заговаривает об обмене. Мол, если в результате гуманитарной политической сделки какой-нибудь украинский гражданин или солдат попадет домой в семью, она будет так же счастлива однозначно, как и за своего ребенка. Однако в сделке участвуют как минимум двое, обмен немыслим без санкции Путина, который пока молчит, потому мать военнопленного и просит Порошенко помиловать Агеева, и выражает желание лично поехать в Украину и принять участие в переговорах по обмену. Ну хотя бы для того поехать, чтобы повидаться с сыном и, быть может, оттуда, из Киева еще раз воззвать к нашему главнокомандующему.

Вообще ситуация складывается нестандартная для российско-украинской войны, а если искать аналогии, то нельзя не вспомнить войну российско-чеченскую. И тех отчаявшихся и отчаянных матерей, которые отправлялись в Чечню вызволять своих детей из ичкерийского плена. Иногда им это удавалось, поскольку Джохару Дудаеву и его полевым командирам в пропагандистских целях полезно было продемонстрировать великодушие, лишний раз указывая на то, что крови они не жаждут и мечтают лишь о том, чтобы оккупанты убрались с их земли. Впрочем, на том сходство и кончается, ибо Украину в Москве, пусть и скрепя сердце, признают независимым государством, и никакой войны, вообразите себе, там не ведут.

Напротив, это Порошенко «уничтожает свой народ» на востоке страны — ну совсем как Ельцин или Путин в Чечне, и тут снова между двумя войнами просматриваются черты сходства. И в том еще они видны, что в самом начале первой чеченской Россия генеральская отрекалась от своих солдат, утверждая, что против режима самозванца Дудаева восстают сами чеченцы. Короче, здесь прослеживается традиция, которую хочется назвать государствообразующей, да никак иначе и не назовешь.

Ей и противостоит Светлана Агеева, которая раньше вместе с сыном «очень увлекалась политикой», доверчиво внимая Соловьеву с Киселевым, а теперь, когда эта проклятая политика ворвалась в ее жилище, сама обретает масштаб политического деятеля. С мамой отныне придется считаться, хотя и ей необходимо играть по неким правилам, принятым в начальственной среде и с учетом нравов, укоренившихся в Отечестве. В этом смысле видеописьмо Петру Порошенко — очень грамотный, правильный шаг. Правда, надежд на то, что Родина признает своего солдата, нет никаких. Зато не исключено, что рано или поздно Виктора все-таки обменяют, как некогда Ерофеева с Александровым, воевавших в той же ЛНР. Просто Светлане Викторовне надо запасаться терпением. Как и всем нам, обманутым или постигавшим происходящее в соседней стране с первого дня и мечтающим о том, чтобы это позорище, российско-украинская война, кончилась наконец. И все выжившие разошлись по домам.

Но, к сожалению, это еще надолго: война, контракты, бои, убийства, секретные командировки в Донбасс. Да и к помиловкам уважаемый господин президент не очень склонен, и разговор тут не о Порошенко. Савченко держали в тюрьме почти два года. Соответственно российские военнослужащие, которых экстрадировали одновременно с летчицей, провели в плену больше года, и если отвлечься от войны и увлечься темой милосердия, то можно заметить, что это не самые большие сроки. Вчера стало известно, что Алексей Пичугин, последний узник ЮКОСа, приговоренный к пожизненному по обвинениям, которые рассыпались во всех судах, и сидящий уже более 14 лет, вновь обратился к Путину с просьбой его освободить. Но Порошенко к этому делу не имеет ни малейшего отношения, и оккупационная война тоже. Оттого в данном случае надежд на милосердие Владимира Владимировича гораздо меньше.

Однако нельзя говорить, что их нет совсем. Надежды всегда живы, пока человек жив, в том числе и надежды на чудо. Мы же не верили, только надеялись, что под влиянием каких-нибудь неодолимых политических обстоятельств даже Путин смягчится и когда-нибудь выйдут на волю и Ходорковский с Лебедевым, и Савченко. Значит, обстоятельства переменчивы, и деваться некуда — следует верить.

Илья Мильштейн, «Сноб»