Беларусский священник объяснил, почему в церкви все так дорого

Накануне беларуска возмутилась в TikTok стоимостью отпевания.

Недавно в TikTok беларуска возмутилась, что за отпевание покойного в православной церкви запросили 220 рублей, и вызвала шквал комментариев. Люди стали рассказывать, какие обряды и сколько стоят. Выяснилось, что стоимость может быть и больше и зависит от храма. Почему в разных церквях и приходах разные цены, от чего они зависят и что будет, если не заплатить, например, за отпевание или крещение?

Эти вопросы «Зеркало» задало Александру Кухте — известному священнику, ведущему YouTube-канала «Batushka ответит», который уехал из страны по политическим причинам, перешел из Московского во Вселенский патриархат и сейчас служит в Вильнюсе.

«Деньги в церкви — это нормально, потому что церковь — в том числе и социальный институт»

— Сколько стоят разные услуги церкви и почему такие цены?

— Я отвечу на ваш вопрос, но сначала мы вернемся на два шага назад и поговорим о том, как вообще работает церковная экономика. Первое и главное, что нужно знать про церковные финансы, — они абсолютно непрозрачные, причем для всех. Никто в церкви, никакой священник и даже сам патриарх Кирилл, не знает точно, сколько денег и каким образом поступает в церковь. Так устроена система. То есть понятно, что разные приходы все-таки платят налохи в епархию, епархии — в митрополию и так далее. Но налох — это не есть вообще все церковные финансы.

Более того, храмы находятся в очень разных положениях. Одно дело храм в городе, в центре, там, где ходит толпа туристов и очень много «захожан» — люди просто заходят, смотрят, покупают свечку и уходят. Другая ситуация — например, церковь где-нибудь в деревне, но у нее есть фундамент XII века, и это привлекает внимание туристов, время от времени туда кто-то заезжает. И третья ситуация — обычный храм в обычном колхозе, где нет вообще ничего. Вот три уникальные истории, которые сложно объединить и как-то подвести под один знаменатель. Поэтому система работает так, что каждый храм — это самостоятельная боевая единица, которая сама формирует свой собственный бюджет, не ориентируясь на соседей. Поэтому в разных храмах могут быть разные цены, подходы — разное вообще все.

Например, когда я еще жил в Минске и служил священником, у меня была параллельная работа, я мог себе позволить вообще ни за что никогда не брать денег. И когда я, например, крестил ребенка и у меня спрашивали, сколько [это стоит], я говорил: «Исключительно ваши пожертвования. Так, как вы посчитаете нужным. Вон там скарбонка, и я вообще к этому никакого отношения не имею». Повторю: я мог себе это позволить, потому что у меня была работа. Но большинство священников в Беларуси не работают на какой-то «бонусной» работе. И им нужно как-то жить, существовать, кормить свои семьи, потому что они тоже люди.

И давайте сделаем еще шаг в сторону и все-таки проговорим важный момент, что деньги в церкви — это нормально. Просто потому, что церковь — это в том числе и социальный институт. Любой социальный институт должен как-то существовать в мире, а деньги — это кровь вообще наших взаимоотношений, взаимосвязей. Без денег никак. Поэтому мы, скорее, говорим о том, что каждый храм уникален и, исходя из своих уникальных обстоятельств, формирует собственно финансовую политику.

Но другая сторона вот этой сложной церковной экономики в том, что все-таки церковная верхушка как-то пытается контролировать церковные потоки (у нее это плохо получается, но она пытается). И, например, издает какие-то документы о том, что разные требы (так называются обряды, которые по просьбе прихожан совершают священники, например отпевание, крещение, венчание. — Прим. ред.) должны стоить пожертвования, либо стоить нисколько, либо столько, сколько может дать человек. Либо есть какая-то рекомендованная цена. Но именно рекомендованная! Если у человека нет денег, если человек не хочет или не может, на этой цифре ни в коем случае нельзя настаивать. Такие бумаги есть и в принципе должны работать.

Но по факту все-таки жизнь довольно сложная, Беларусь большая, у нас тысячи храмов, тысячи священников, и понятно, что эта система довольно много где дает сбой, к сожалению.

— На что идут эти деньги?

— Мы уже говорили, что каждый храм самостоятелен, а еще это физический объект, который нужно как-то содержать. Опять-таки у всех них — очень разные потребности. Одно дело, если храм в центре города, новенький, с иголочки, и там в принципе ничего делать не нужно. Другое — если он в деревне, и там все разваливается, отваливается штукатурка, протекает крыша, и это все нужно чинить. То есть первое и самое важное — здание храма нужно содержать.

Второе: как бы там ни было, священники — тоже люди, у них есть семьи, и эти семьи нужно кормить. Поэтому, повторюсь, они тоже кормятся с денег, которые появляются в храме.

Третье. Кроме священника, вокруг храма есть еще огромное количество людей. Это может быть церковный сторож, бабушка-свечница, которая занимается всеми записками, регистрациями и остальным. Церковный хор, если он есть, и так далее. Не все храмы, но многие занимаются какой-то социальной работой. Это может быть как что-то очень религиозное, например воскресная школа, так и более общественно значимое — дом престарелых при храме.

Очень простой пример того, что все-таки храмы — это материальные объекты, в том, что каждую службу мы, например, ждем ладан. Он, конечно, стоит копейки, но тем не менее это деньги. А значит, храм без средств существовать не может. У него должны быть средства, даже банально чтобы купить свечки и ладан на службу. Я тоже когда-то снимал ролик, который так и называется: «Сколько стоит церковная свеча?». Может, помните, по интернету гулял мем, где [московитский журналист] Александр Невзоров сказал: «А знаете, сколько стоит церковная свеча? Она стоит Х рублей, а производство — Y, и вот разница — 1500%. Рентабельнее только героин». Свеча — это наш церковный мерч. То есть, в принципе, свеча вообще никак не нужна и не помогает общению с Богом. Я прихожу в церковь, общаюсь с Творцом — мне для этого вообще ничего не нужно. Свечка — просто красивый предмет, красивый обряд. Она сгорает — не остается ничего, кроме копоти на стенах храма, которую еще потом нужно чистить. Покупая свечку, я, по сути, доначу деньги на церковь, в которую хожу и за которую отвечаю.

Как я уже говорил, проблема церковных финансов в том, что они непрозрачны даже на самом простом уровне. Например, после службы священник выходит на проповедь и говорит: «Братья и сестры, у нас проблема — дырка в крыше. Вот видите — дырка, вот лужа на полу. Нужно чинить. Давайте как-то скинемся. Стоит все это дело 100 рублей». И народ скидывается. Есть скарбонка — кто-то 10 рублей, кто-то 20, кто-то 2 рубля, кто-то 50. Кто-то вообще ничего не приносит. Собирается сумма Х. На уровне церковных документов, бумажек эта скарбонка должна вскрываться приходским советом. И, наверное, в Беларуси есть храмы, где эта система работает. В большинстве случаев все гораздо проще: священник сам вскрывает, сам смотрит, сколько туда накапало, и дальше уже вопрос к его честности.

Он может честно сказать: «Братья и сестры, я просил 100 рублей — получилось 300. Давайте вместе с вами обсудим, куда мы потратим излишек средств». И как-то все дело обсудить. А может не сказать так и еще две дырки заделать, потому что в этом есть необходимость. Или может купить себе «мерседес» или, может, направить на какую-либо социальную работу. То есть здесь система довольно непрозрачна, и «вот мы, люди, так живем». Это ни хорошо ни плохо — просто такое тяжелое историческое наследство, которое нам досталось и с которым нужно как-то работать, как-то выживать.

У этой всей истории есть и другая сторона — сторона отчетов сверху вниз. Кроме того, что финансы непрозрачные, еще одна проблема в том, что довольно сложно добиться понимания, куда вообще тратятся собранные средства. Опять же на уровне документов при каждом приходе должен быть приходской совет, который вскрывает скарбонки, считает собранные деньги и распределяет: это пойдет на ремонт, это на зарплаты, это — на добрые дела, это — в кубышку на черный день. Совет рассказывает про свои подсчеты всем желающим. Так должно быть. Но в реальности, к сожалению, у нас культура отчетов еще не сформировалась. И когда она сформируется — хороший вопрос.

Поэтому это нормально, что у людей есть вопросы, как вообще работают церковные финансы. Опять-таки мы у себя в Вильнюсе в нашем беларусском приходе пытаемся решать эту проблему и делаем тот самый приходской совет. Мы рассказываем людям про наши финансы, даем какие-то отчеты перед прихожанами, сколько собрали, из каких источников, куда потратили, какие у нас планы.

Вот сейчас идет в храме ремонт, и там прям развалены стены, все очень плохо. Но при этом мы фотографируем стены храма и скидываем в храмовый чатик отчет: условно, вот, ребята, смотрите, к нам приходил электрик, проложил проводку, это стоило столько-то, общий бюджет ремонта уже составил вот столько-то. К сожалению, так делают единицы храмов. Хотелось бы, чтобы все.

«Когда у меня просят какую-то сумму Х, пытаюсь ее заплатить. Это хорошо, с одной стороны, — без конфликта. Но с другой — повод для манипуляций»

— Самый главный вопрос — можно ли не платить?

— Да, можно. На уровне опять-таки церковных документов есть прямо супержесточайший приказ: если у человека нет средств, либо он не может или не хочет [платить], мы должны помнить, что вообще служим не для того, чтобы зарабатывать, не для того, чтобы собирать деньги с народа, а для того, чтобы дать человеку возможность прикоснуться к чему-то божественному и вообще как-то проложить дорогу к Богу. И в этом смысле служба первична, а деньги — вторичны. Поэтому на уровне документов — да, так должно быть. На практике — снова, когда мы сталкиваемся с большими системами, где много священников и храмов, бывают разные ситуации, разные конфликты.

Ну и, наверное, это правильно, что мы, беларусы, не превращаем наши храмы в базары — мы там не торгуемся. Я прихожу в храм не для того, чтобы устраивать торговлю. А для того, чтобы побыть в тишине, молитве, и осознанно избегаю всяких этих финансовых отношений. Поэтому как культурный человек, когда у меня просят какую-то сумму Х, пытаюсь ее заплатить и заняться своими делами. Это, конечно, хорошо — без конфликта, с одной стороны. Но с другой — да, это, возможно, повод для манипуляций.

Еще 200 лет назад большинство беларусов были прихожанами церкви, о которой сейчас почти не слышно. Вот как и почему ее уничтожили

— Как правильно объяснить священнику или бабушке-свечнице, что у меня нет возможности заплатить, но я хотел бы, чтобы обряд все-таки был проведен?

— Просто сказать, что денег нет. Все. По-хорошему, я хочу верить в то, что священники — достаточно адекватные люди, чтобы, услышав фразу «у меня нет денег», больше не приставать к человеку с дурацкими вопросами. Я понимаю, что у каждого из нас есть история, где что-то пошло не так и случались скандалы, но хотел бы верить, что это больше истории-исключения. Просто сказать, что нет возможности, нет денег, — это не стыдно, не «некрасиво», еще что-то. Это нормально.

— Отпевают ли умерших, если родным нечем заплатить?

— Должны. Снова же, должны и крестить детей, и венчать, и отпевать. Потому что, еще раз, мы в храм приходим не для того, чтобы платить и устраивать товарно-денежные отношения, а для того, чтобы общаться с Богом. Работа священника — в этом помогать. Когда-то я пытался сравнивать отношения прихожан и священников с отношением подписчиков и блогера. По идее, зрители блогеру вообще ничего не должны, донатить ему не обязаны. Но при этом все понимают, что если у блогера не будет донатов, то очень даже вероятно, что рано или поздно он устанет. Устанет физически, выгорит морально и пойдет просто работать на работе. Здесь ничего не сделаешь. Поэтому ответственные зрители, которым нравится контент, поддерживают своего любимого автора. Наверное, то же самое и с церковью: люди, которым дорога их церковь, должны ее содержать. Другой формулы у нас нет.

— Можно ли кому-то пожаловаться, если я считаю, что размеры пожертвований в храме завышены?

— Можно. Например, можно пожаловаться в TikTok. Вот, как видите, сработало — мы с вами сейчас разговариваем. Можно пожаловаться папе римскому, патриарху Кириллу, митрополиту Вениамину (смеется). Вот такой список возможных адресатов. Но если серьезно, мне кажется, что эти ситуации, когда кто-то жалуется, говорят о двух вещах. Либо действительно в приходе все довольно плохо, дело дошло до конфликта, и священник или люди, которые коммуницировали с [пожаловавшимся] человеком, немножко забыли про свои прямые обязанности. Либо человек — скандалист и профессиональный жалобщик. Когда к тебе приходит много людей, какой-то процент из них — изначально немножко скандалисты. Не всегда, но такое тоже бывает, давайте про это не забывать.

— В Евангелии от Матфея сказано: «И вошел Иисус в храм Божий, и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано — дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников». Как это сочетается с суммами рекомендуемых пожертвований?

— Да никак. Все-таки наша реальная жизнь много где противоречит Евангелию. И (немножко другой пример в сторону) вот я сейчас буду у себя выпускать ролик на канале про клятвы — каждый священник перед рукоположением зачитывает присягу, клятву в том, что будет хорошим священником, если уж упрощать. Но вот этот момент с клятвой — он прямо противоречит тоже запрету клясться, потому что в Евангелии написано: не клянитесь вовсе. Да будет слово ваше «да-да», «нет-нет», а остальное — от лукавого. Но мы нарушаем это дело. То же самое — история с торговцами в храме. Да, у нас есть прямой запрет на товарно-денежные отношения в храме, вообще на какие-то деньги в храме. Можно же, наверное, что-то придумать и вынести их за пределы храмовой территории, но вот так сложилось исторически. Это плохо. Но так есть. И таких моментов много, да. Мы не совершенны.