Агрогородок переедет в землянки

За приватизацию дряхлых домиков деревни Журавлевка в 40 км от Гомеля требуют от 138 до 193 миллионов рублей.

Деревня умирает, сообщает «Радыё Свабода», последние жители, которые работали здесь в бывшем подсобном хозяйстве Гомельского радиозавода, по сути, выживают, как тот же завод.

Удица Полевая разделена на две части: коренную, с традиционными деревенскими домами, в которых кое-где теплится жизнь, и новую, на 24 домика, построенных Гомельским радиозаводом почти 30 лет назад для работников своего подсобного хозяйства. В настоящее время — этакий «агрогородок по-советски». «Новая» часть деревни, однако, выглядит так же мрачно, как и старая. Не лукашенковский агрогородок, а оставленное в радиационной зоне чернобыльское поселение — пустующие дома, клуб, медпункт с выбитыми окнами, бурьян, запустение. В упадок пришли животноводческая ферма, свинокомплексы с многочисленной хозяйственной инфраструктурой. Разбросанная баня, газовая котельная, от которой осталась только труба.

Местная жительница Валентина Пономарева: «Ферма закрыта, свинарник закрыт. Гараж разобрали и продали, со свинокомплекса все продали. Не деревня, а настоящий Чернобыль». В «новой» части Журавлевки постоянно живут только 6 семей — из числа бывших работников подсобного сельского хозяйства. Остальные бросили все и разлетелись кто куда, ведь радиозавод в начале двухтысячных из-за сложного экономического положения избавился от «прицепа» — подсобного хозяйства.

Вполне возможно, что уедут и другие. Ведь ценник на приватизацию жилья выставлен немыслимый. Валентина Пономарева: «Дом с 1986 года. Все рамы сгнили в нем, пол тоже. Радиаторы отопления ржавчиной убиты, так как вода ржавая. Все надо менять, делать за свой счет. Счетчики на воду поставили, канализационные стоки откачивают сами. Газовый баллон — 90 тысяч. Мой дом оценили почти в 140 миллионов! Эта цена для меня неподъемная. Зарплата сейчас у меня — миллион 200 тысяч. Как я могу собрать радиозаводу за год первоначальный взнос — 14 миллионов? И за что такие цены? Хотя бы начальники приехали и посмотрели. Так это мы еще каждый год красим, обои клеим, все дырки замазываем, чтобы тепло менее выдувало».

Елена Котлярова, бывшая свинарка, а теперь социальный работник по уходу за немощными сельчан, которая живет в доме № 105, считает, что при оценке домов никто не обращает внимания на их первоначальную стоимость: «Она завышена. Первый раз из БТИ приехали, то дом оценили в 8 миллионов, другие — в пределах 15 миллионов. Потом цены то резко выросли: с 8 миллионов до 170 — на мой дом лично. Это, кажется, в 2012 году было. Дома осели, треснули. Если из БТИ женщина пришла, я спросила: «Как же так?» Она отвечает: «Он же не упал — жить можно».

Последние жители агрогородка удивляются, что вокруг столько разговоров о строительстве агрогородков, а в Журавлевка тем временем погибает — и никому никакого дела. Еще в 2004 году в деревне всего было 45 хозяйств и 113 жителей. Сейчас только четверть от того. И куда только не писали сельчане, чтобы провели справедливую оценку домов и позволили их заполучить в собственность…

Руководители Гомельского радиозавода, которые поставили последних жителей деревни в отчаянную ситуацию, утверждают, что пересматривают стоимость домов для приватизации, так как поправлять финансовое состояние завода за счет сельчан они не собираются: дома, мол, государственные.

«Есть оценка, цена на эти домики, — говорит представитель радиозавода. — Оценены госструктурами — Гомельском агентством по государственной регистрации и земельному кадастру. Оценка проведена нормально: мы все направили на экспертизу — экспертизой подтверждено. Теперь будем сообщать об этом жителям. Если они согласны приватизировать, пожалуйста. Если нет, то будем смотреть по каждому факту отдельно».

Валентина Пономарева считает, что властям стоит и дома людям в Журавлевке по божеским ценам передать, и о работе подумать: «Люди их отремонтировали бы и жили. И тут — главное! — Нет работы. Ближайшая работа в Грабовке — 9 километров. Надо идти пешком. А если к птицефабрике «Рассвет» — все 15. Столько же и в другую сторону — до колхоза «Знамя Родины». И мы на этом безработным клочке. А теперь за бомжей и тунеядцев взялись — так мы же скоро здесь будем все тунеядцами. Нам некуда идти! Мы не можем купить дома, так как зарплата такая. И отсюда нас практически выживают. Прожили столько, а теперь идет в лес — шалаши строй, рой землянки».