Бывший десантник: Гражданских военные порядки обычно шокируют

Равнодушие и пренебрежение к человеку – это реальность белорусской армии.

Об этом пишет бывший десантник Константин Литвин (годы службы — 2009 – 2010, батальон связи 38-й отдельной мобильной бригады) для intex-press.by:

Тела и организмы

Наша «элитная» войсковая часть была пронизана насилием сверху донизу. Нормальные отношения между людьми там представить трудно. Само понятие «человек» – для гражданских. Человек – это тот, кто чувствует, думает, рефлексирует. В армии это лишнее. Там ты функция, единица. «Тело», «агент», «организм». Не думай над приказами, не спорь. Твоя функция – выполнять.

Уважение? Командир устраивал выволочки офицерам прямо на плацу бригады. С микрофоном. Перед полутора тысячами подчиненных он чуть не переходил на мат. Офицеры проглатывали. Что уж говорить о солдатах? Стерпят еще и не такое!

В нашей бригаде почти все лейтенанты собирались при первой возможности уйти из армии или хотя бы из этого подразделения. Как только закончился контракт – скорее на гражданку. Но если офицеры подчиняются только военному начальству, то духу приходится выполнять и приказы офицеров и капризы дембелей.

Бессмысленность солдатского бытия

Среди средств мотивации в армии никаких пряников. Здесь только кнут. Зачем мотивировать, если устав обязывает выполнять любое приказание? Не выполнишь – накажут.

Солдата не должно «тащить» – расслабленность противопоказана. Отдых тоже. Даже то, что называется вечерней прогулкой, – это нескольких кругов по плацу с ором строевой песни. Что уж говорить о бессмысленных занятиях по строевой подготовке почти каждый день и спортивных праздниках по воскресеньям.

Солдат всегда должен быть занят. Не важно чем. Занятий много. Уход за сугробами, например. Сугробы на территории должны быть «военными» – квадратными. Некоторые армейские правила за десятилетия стали священной коровой, к которой нельзя притрагиваться: нужно отбить одеяла на кроватях специальными плашками, чтобы получился прямой угол, а полоски на одеялах выровнять под натянутую нитку. Даже мыло и паста должны в двух половинках ящика тумбочки быть сложены по-военному: в зеркальном порядке.

Офицеры часто хвастались, что один выстрел из какого-нибудь орудия стоит тысячу долларов. При этом солдаты драят пол и туалеты растворенным в воде «Детским» мылом и собственной пеной для бритья. Других моющих средств у бойца нет.

Болеть – это тоже для гражданских. Сослуживец ремонтировал свой грузовик, лежа на холодном щебне, с температурой тридцать восемь. При простуде в медроту не кладут, – только если случится что-то более серьезное.

О дембелях и шакалах

«Роди сигарету», «роди йогурт» – обычные требования дембеля. Дух застилает дембелю постель, подшивает его китель, роет окоп и за себя, и за него.

К тому времени, как я пришел служить, солдат бить перестали в большинстве подразделений. В нашей роте разве что старшина мог дать затрещину ради смеха, под какую-нибудь шутку. Но есть ведь масса спортивных способов «воспитания».

Упражнение «коко-джамба», например, – это прыжки из положения сидя с хлопком над головой. После пары десятков таких прыжков боль в ногах будет напоминать о себе пару дней. Или сотня отжиманий – в упоре лежа на кулаках. А еще дембели могут поставить «на кабину» – в тот же упор лежа, только без рук – на голову.

В нашей роте стояние на голове уже не практиковали, но это редкое исключение: знакомый служил в одном из мобильных батальонов, который между собой солдаты называли «Чечня», там, по его словам, в ходу были все традиции дедовщины, в том числе и рукоприкладство.

Военные смотрят друг на друга снизу вверх или сверху вниз – зависит от звания и статуса. Рядовой, прапорщик, лейтенант, полковник. Душара, ежара, дембель.

У офицеров свой круг общения, у солдат – свой. Солдат видит офицера в основном на занятиях, а с дембелями живет круглые сутки. Так что к своим истязателям он привязан гораздо сильнее. Они всегда рядом и для него значат куда больше, чем офицеры.

От дембелей молодой призыв усваивает другое название офицера – «шакал». Согласно дембельской системе ценностей, «шакал» солдату не друг. С «шакалом» нужно быть начеку. Будь осторожен в том, что ему говоришь. Общаешься с «шакалом» – значит, сдаешь дембелей.

В дембельской системе ценностей худшая провинность – это кого-то сдать. Тех, кто сдал или кого хотя бы подозревают в этом, в солдатской среде ждет остракизм – худшее, что может быть. От таких людей могут отвернуться даже друзья, такого солдата можно гнобить: ему достанутся все оскорбления, самая грязная работа, а об остатках достоинства можно забыть. Для многих – до конца службы.

По возвращении на гражданку тем, кто это пережил, лучше сразу записываться к психологу для реабилитации.

Так как насилие в армии не особо осуждается, унизить слабейшего для многих – самый простой способ поднять самооценку и используется он очень широко. Им пользуются не только дембели. Даже «духи» будут «глушить» слабейшего, чтобы подняться в собственных глазах.

Почему солдат не говорит?

Если у солдата в подразделении проблемы, помочь ему не может никто. Жаловаться он пойдет, если совсем загнан в угол.

Многим офицерам действительно не все равно, но чем они могут помочь? Скорее всего, командир роты вызовет обидчиков и проведет профилактическую беседу. После этой беседы жизнь жалобщика ненадолго улучшится, а затем превратится в ад.

Перевод солдата в другую роту – тоже не вариант. Там дембели понимают, что переводят только тех, кто «сдает», и встретят соответствующим образом. В общем, в армии нет никакого эффективного механизма борьбы с несправедливостью. Зато есть эффективный механизм хранения секретов.

Помню, как офицер, инструктировавший нас перед отпуском, объяснял, что не стоит рассказывать друзьям и родным о жизни и быте в части. Еще бы! Гражданских военные порядки обычно шокируют!

Но солдаты обычно и сами немногословны: кому захочется рассказывать о собственных унижениях? На гражданке все хотят выглядеть героями, и все такие истории остаются за воротами части.

И даже смерти обычно не получают широкой огласки. Думать, что после смерти Александра Коржича что-то изменится – ошибка. Такие воинские части, как моя, – это окостеневшие и закрытые для критики системы.

Военные не умеют руководить по-другому. И они не будут меняться ради нас.