Станислав Шушкевич: Не люблю здание Национальной библиотеки, оно противоречит законам физики
Первый руководитель независимой Беларуси показал журналистам свой Минск.
«Второго человека, который сделал сразу две вещи — разрушил Союз и вывел ядерное оружие, — думаю, не найдете», — улыбается Станислав Шушкевич, первый руководитель независимой Беларуси. Личный Минск Шушкевича — это Комаровское болото до того, как там открыли рынок, виселицы в оккупированном городе, секретные исследования в башнях БГУ и встреча на заводе с Ли Харви Освальдом, пишет tut.by.
Станислав Шушкевич, 84 года. Родился в Минске, в районе нынешней Белгосфилармонии.
С 18 сентября 1991 года по 26 января 1994 года возглавлял Верховный Совет Республики Беларусь. Именно он вместе с руководителями России и Украины Борисом Ельциным и Леонидом Кравчуком подписал Беловежские соглашения, после чего СССР перестал существовать. Доктор физико-математических наук, профессор
— Я вообще очень старый человек уже. Удивлен, что у вас есть интерес к таким реликтам, — говорит Станислав Шушкевич, отправляясь на прогулку по Минску.
Здоровье шалит, сердце беспокоит. Несмотря на это, первый руководитель независимой Беларуси ездит читать лекции в другие страны и сожалеет, что уже не может сам водить автомобиль. Прямо сейчас он разыскивает в районе современной площади Якуба Коласа еще один реликт — остаток улицы Слепянской.
Станислав Станиславович стоит у здания Белгосфилармонии, с его обратной стороны. Прямо на этом месте был родной дом Шушкевича. Исторически этот район назывался Комаровкой. Маленьким, Станислав Шушкевич ловил лягушек на болоте, где позже построят Комаровский рынок
— Когда проезжаю мимо филармонии и памятника Якубу Коласу, думаю: вот моя родина. Филармонию строили сначала менее объемной, без пристройки, — Станислав Шушкевич отыскивает на здании водосточную трубу, которая выполняет роль ориентира. — Здание возводилось, а мы еще жили в нашем деревянном доме рядом. Простенький, на трех хозяев: однокомнатные квартирки и наша двухкомнатная. Дом еще до революции купил мой дед Людвик Романовский.
От бывшей улицы Слепянской, говорит собеседник, сохранились два кирпичных здания. Одно прописано по адресу: бульвар Мулявина, 7, — там детский сад, до войны были ясли. Во втором (проспект Независимости, 48б) сейчас управление по гражданству и миграции Мингорисполкома, а когда-то был детский сад, в который ходил Шушкевич. Станислав Станиславович не с первой попытки находит свой бывший детский сад. Но когда получается, становится яснее, как шла трасса улицы Слепянской.
Станислав Шушкевич в домашнем кабинете рассматривает старые снимки со Слепянской. Дети на фото слева — ребята из округи, в центре — будущий политик Шушкевич. На фото справа — отец будущего политика Станислав Петрович Шушкевич во дворе дома на Слепянской. Станислав Петрович — поэт, прозаик, его репрессировали в 1930-е годы, окончательно освободили из лагерей только в 1956-м.
Дома возле филармонии снесли в 1961-м, жителей отселили в хрущевки на Волгоградскую.
— Тогда я совершил самое великое преступление в жизни, — признается Шушкевич. — В нашем доме был рояль: занимал полкомнаты, на деревянной раме. Мой дед-железнодорожник после революции привез инструмент из разграбленного дома каких-то аристократов. Я сам учился на нем играть, а потом мы прятались под этим роялем во время бомбежки. Увезти в квартиру инструмент не могли — не проходил в двери. На нем было написано: Minsk Foht. Мама считала, что это большая ценность, и объездила все музеи, но никто не взял! Рояль остался стоять во дворе под дождем. Я приехал раз, другой, третий — и порубил его на дрова.
В сквере на задворках филармонии Шушкевича узнают прохожие. Некоторые здороваются, как будто шагают по той Слепянской из прошлого, где все друг друга знали.
Один студент не сдержался, подошел. Второкурсник БГУ, будущий математик-айтишник, немного смущаясь, приглашает Станислава Шушкевича на встречу со студентами. Обращается по-белорусски. Профессор Шушкевич оставляет ему визитку.
— Хачу вам сказаць, што ў вашай спецыяльнасці я цяпер нуль, але калі вы яшчэ не нарадзіліся, я напісаў падручнік і крыху спрыяў, каб ва ўніверсітэце развівалася інфарматыка.
В парке Горького. В первый день войны Станислав Шушкевич здесь гулял со своей бабушкой, мальчишке было шесть с половиной лет.
— Мы уже знали, что началась война — по радио объявили. Но угрозы для себя не видели, ведь «враг будет разбит» незамедлительно. Бабушка купила мне мороженое, я побывал в тире — хотел заработать еще и призовой выстрел, но "буржуя" не подстрелил. А через день все изменилось: уже горел Минск. Пожар шел на наш дом, но за пять хат от нашей ветер переменился.
Шушкевич помнит в Минске людей на виселицах. Одно место повешений было в Александровском сквере, второе — в районе его родной Комаровки.
— Маму однажды забрали в лагерь на улицу Широкую, недели на две. Была угроза, что переведут в Тростенец — это был бы конец. Но отпустили. В лагере ее в большой толпе гоняли на работу. Бабушка пекла оладьи, а я, малый, встраивался в колонну и передавал маме еду.
Он снова смотрит на парк Горького, рассказывает и про мирное время.
— Вот тут на Свислочи было место для купания. А там, где строят гостиницу, я помню первую минскую электростанцию «Эльвод» — как она коптила и посыпала пеплом город. Торф на станцию привозили сначала по железнодорожной ветке, потом трамваем. Когда вырос, бывал в том здании — там был уже какой-то спортивный зал. Исторически это очень интересное место, жаль, что электростанцию снесли. Я люблю Минск и категорически недоволен этим строением возле цирка.
— Есть мнение, что гораздо лучше понимают город те люди, которые здесь и родились. Значит ли это, что и руководить городом лучше сможет местный?
— По моему мнению, эти вещи никак не связаны. Чтобы хорошо руководить, неважно, где ты родился, нужно просто знать свое дело.
Вспоминая прошлое, Шушкевич беспокоится:
— Понимаете, происходит логизация событий. Все такое переживают: когда вы много вспоминаете давнее, то начинаете более логично строить происходившее. И я уже боюсь, что таким образом начну врать.
Тут не соврешь — все уже вписано в историю. Вот стоит бывший корпус Минского радиозавода имени Ленина по адресу: проспект Машерова, 9. Два окна на втором этаже — там была конструкторская лаборатория, в которой Станислав Шушкевич работал инженером в начале 1960-х.
За теми же окнами по вечерам он учил русскому языку американца Ли Харви Освальда, которого через пару лет в США обвинят в убийстве президента Кеннеди.
— Освальд уже неплохо знал русский язык. Но, как я ни боролся, делал неправильные ударения в словах: я думАю, он думАет, мы думАем. Мне и коллеге Рубенчику дали партийное задание обучить американца русскому языку. Это было большим доверием. Мне кажется, Освальд был первым американцем, которого я видел в жизни. Мы встречались с ним раз пять, может восемь. Обсуждали простые темы: завод, кино, прогулки по Минску. Вот и все знакомство.
— От кого вы потом услышали впервые, что Освальд убил Кеннеди?
— Объявили по радио. Я уже работал в университете к тому времени, но как раз был на производстве — на 32-м заводе на Волгоградской. И вдруг объявляют: Ли Харви Освальд. Думаю: совпадение? Что такое? Выхожу. Встречаю Бампи. Он работал на заводе и был большой юморист. Говорит: «Ой, как? Ты еще ходишь по улицам? Уже всех забрали в КГБ, Лебезина (партийный руководитель экспериментального цеха Минского радиозавода, где работал Освальд. — Прим.) давно уже арестовали, а тебя не взяли? Такая была шутка.
Станислав Шушкевич до сих пор убежден: Освальд не убивал Кеннеди.
— Я абсолютно убежден, что это задуманное покушение, никакой одиночка так подготовиться не смог бы. А еще и Освальд. На заводе он был плохим слесарем, я даже опасался ему передавать из конструкторского бюро детали.
БГУ. Секретные исследования в башне, спутниковое ТВ и белорусский Чернобыль
Теперешняя площадь Независимости — важное место для Станислава Шушкевича. Здесь сразу два места его работы. Одно из них — Белгосуниверситет.
— В 8 утра я уже был на рабочем месте, а домой возвращался в 11 вечера, процесс захватывал, — вспоминает он любимую работу.
Станислав Шушкевич стоит перед главным корпусом Белгосуниверситета (справа). С 1971 года он заведовал здесь кафедрой ядерной физики, получил звание профессора. На крыше здания видны две башенки, в левой в 1980-х годах советские ученые проводили секретные исследования
— Видите, здание университета шестиэтажное, а сверху еще башенки — они двухэтажные, хоть отсюда и плохо видно. В левой башне в 1980-е мы занимались очень секретной работой — с охраной, милицией. Один проект — по обнаружению разведывательных приемников в неработающем состоянии. Вторая работа, но я ей не руководил, была связана с обнаружением золота в багаже, дистанционно. По характеристическому излучению определяли, что в чемодане есть золото и сколько его.
При всех нормах секретности физики БГУ умудрялись слушать «Голос Америки» и радио «Свобода».
— А еще у меня был сотрудник Вячеслав Данилов. Так он тайно от меня соорудил на этой верхней площадке приемник сигнала спутникового телевидения. Очень плохой был прием, но все-таки. Если бы об этом узнало начальство или КГБ — нам было бы плохо.
После взрыва в Чернобыле на кафедру ядерной физики в Минске стекались люди, которые хотели проверить одежду, продукты на радиоактивность. Шушкевич открыл двери для всех желающих.
— Преимущественно ничего не находили, но была одежда из Могилевской области, которую пришлось выбросить.
Шушкевич добавляет: про взрыв в Чернобыле на кафедре узнали от студентки.
— Был практикум по ядерной физике, где мы работали с очень маленькими источниками радиоактивности. Подходит студентка, сдает отчет по лабораторной работе, а в нем показатели радиоактивности невероятно высокие. Преподавательница говорит: переделывайте. Та переделала и снова идет: цифры такие же. Пошли вместе. Снова сумасшедшие уровни. Стало ясно, что ядерный взрыв. А в мае мне было стыдно за выступление Горбачева по телевидению… До этого я его боготворил, а после он стал для меня отрицательной личностью. Но, встречаясь с ним, я этого не выражал.
Охранник Дома правительства подходит к журналисту и Шушкевичу. Уточняет, что мы делаем перед важным объектом, проверяет документы у фотографа, куда-то звонит.
— Скажите, а вы не Позняк? — уточняет у Шушкевича.
Не Позняк. Станислав Шушкевич бывал в этом здании как депутат Верховного Совета БССР, потом — как первый заместитель председателя Верховного Совета БССР. Потом — как председатель Верховного Совета Республики Беларусь.
Шушкевич тростью отсчитывает окно, за которым был его рабочий кабинет.
— Вот в этом крыле, на втором этаже, пятое окно — там был кабинет, когда я был зампредом Верховного Совета БССР, а вот окно кабинета, в котором я работал как председатель Верховного Совета Республики Беларусь, уже не найду. Да и мы отсюда довольно быстро переселились в здание, где сейчас администрация Лукашенко. Там мне выделили бывший кабинет Машерова, уже со всякими даже излишествами — ванной комнатой, например.
Здание Дома правительства Шушкевич не критикует.
— Красивое, хорошее здание. Но ведь не в зданиях дело, а том, что у нас нет нормальной структуры управления. Есть правительство, которое всем занимается и за все отвечает. И есть администрация президента — директивный орган, который всех критикует и ни за что не отвечает. Это очень по-советски. Чиновник должен быть в первую очередь подчинен конституции и закону, а не своему начальнику.
Станислав Шушкевич несколько раз встречал в городе минчан, которые благодарят за то, что «дал квартиру».
— Ну представьте, идем по улице с женой, а мне на шею бросается женщина: «Спасибо вам, что выделили квартиру, мы ведь в таком были несчастье!». А я никому квартир не выделял. Просто когда я был первым лицом в государстве, у меня раз в месяц был прием. Выслушав человека, иногда писал на заявлении председателю Мингорисполкома: «Прошу разобраться и принять решение». А для них это означало: «Кончай базарить — давай квартиру». Воспринимали мои слова как галантное распоряжение выдать жилье. Таких резолюций у меня было шесть или семь.
К работе в Верховном Совете Станислав Шушкевич относится двойственно, но ни о чем не жалеет, потому что «кое-что получилось».
— Второго человека, который сделал сразу две вещи — разрушил Союз и вывел ядерное оружие, — думаю, не найдете, — улыбается политик. — Но я вам скажу, что если к работе как исследователь и физик я был подготовлен всей жизнью, то здесь многие вещи осознал гораздо позже, чем надо было. А кое-что еще и сейчас осознаю, потому что политология — достаточно серьезная наука.
Еще одно место — на выезде из города, возле станции метро «Борисовский тракт». Оно связано еще с одним американцем — на этот раз президентом США Биллом Клинтоном, который приезжал в Минск 25 лет назад.
Это здание БНТУ, в то время еще политехнического института. Проезжая мимо, Клинтон восхитился этим корпусом. Станислав Шушкевич тогда ехал с американским президентом в одном автомобиле.
— Конечно, американская пресса часто писала, что вице-президент Гор выступал так, чтобы всем объяснить смысл произошедшего, а Клинтон — чтобы всем понравиться. В Минске я общался с Клинтоном. Когда ехали в машине по городу, Клинтон влюблял меня в Минск, а не я его. Он ехал и говорил: как у вас красиво, как у вас чисто! Очень восхитился корпусом института. До этой его похвалы я на здание политеха какого-то особенного внимания не обращал.
Но в целом этот выезд из Минска Шушкевичу не кажется привлекательным.
— Я не люблю здание библиотеки. Оно противоречит законам физики: суженный фундамент, никакого прока от этого нет, только сложности в обслуживании. А вот выезд из Минска в сторону Бреста, проспект Дзержинского, мне кажется довольно привлекательным. Там плотность застройки хоть и высокая, но въезжаешь — и какое-то минское величие чувствуется.
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]