Новости БеларусиTelegram | VK | RSS-лента
Информационный портал Беларуси "МойBY" - только самые свежие и самые актуальные беларусские новости

Маленькие зеленые человечки

05.09.2011 политика
Маленькие зеленые человечки

Тюремная топонимика как точная наука.

Хома, Сусел, Бегемот, Чебурашка, Снегурок, Белые Розы, Глушитель, Начальник службы безопасности. Это не клички членов ОПГ — это прозвища, которые мы, заключенные женских камер СИЗО КГБ, дали тюремным контролерам. Поскольку в своих камуфляжных одежках любому новичку они кажутся на одно лицо, процесс идентификации может занять довольно длительное время. Я недели две, наверное, не могла понять, как «старосидящие» женщины отличают, к примеру, Хому от Бегемота. По мне, так они вообще были, как детские картинки из серии «Найди десять отличий». Только к исходу второй недели я наконец начала их отличать друг от друга.

Не знаю, с кого началась эта тюремная топонимика, но сейчас эти прозвища в женских камерах передают «по наследству» всем новеньким и на первых порах подсказывают, кто есть кто. Я, к примеру, сначала отличала только Снегурка — но не внешне, а по роду занятий. У него была узкая специализация — прием и доставка передач. Так что его было легко идентифицировать: кто с корзинками и пакетами — тот Снегурок. Белые Розы тоже имел свои «знаки отличия»: в дни его дежурств во время прогулок на всю тюрьму завывал Юра Шатунов. С остальными вначале было сложно.

Когда сокамерницы называли мне клички вертухаев, меня удивило, что среди бегемотов и суселов прозвучало «Николай Иванович».

— Девочки, а вы его Николаем Ивановичем называете, потому что уважаете? — наивно спросила я приблизительно на третий день после ареста.

— Ты Булгакова вспомни! — расхохотались сокамерницы. — В кого превращается сосед Маргариты Николай Иванович?

Ну конечно, в борова! И внешне Николай Иванович был типичный сосед Маргариты после превращения. Вскоре я поняла, что тюремная топонимика — наука точная, а вовсе не гуманитарная. Все клички были придуманы абсолютно точно, в яблочко. Как только я осознала точность этой науки, сразу же перестала путаться в охранниках.

Соседки по камере сразу после ареста сказали: они все ведут себя вполне корректно. И даже допускают небольшие послабления. Например, кипятильник в соответствии с правилами внутреннего распорядка утром выдают в 7 часов, а забирают — в 7.30. Чтобы вскипятить чай — достаточно. Но женщинам непременно нужно по утрам устраивать стирку или мыть голову. Так что кипятильник нам выдавали одновременно с командой «Подъем!» В другой женской камере все было так же. С той лишь разницей, что камера, в которой сидела Наташа Радина, была без туалета. И когда их выводили в общий сортир, вертухаи выстраивались живым коридором, через который шествовали Наташа и две ее сокамерницы, и с интересом глазели, как девушки идут сквозь строй. (Не зря все-таки унитаз в нашей камере мы считали чем-то вроде языческого божества. Он таки избавил нас от многих неприятных минут.) Только однажды Наташе отказались дать кипятильник в 6 утра. Но тогда утром в кормушку заглянул не тюремный охранник, а один из таинственных людей в масках, возникших в тюрьме одновременно с нами непонятно откуда. Впрочем, о «масках» — рассказ отдельный.

Есть в СИЗО КГБ даже женщина-контролер по имени Наталья. Обязанности у нее простые: заполнять анкеты (на каждого нового зэка обязательно заполняется анкета, как в посольстве США), разносить почту, сопровождать женщин-заключенных раз в неделю в душ. На шее она носит свисток на веревочке. Наталья не умеет свистеть, а в СИЗО КГБ это необходимый навык: когда ведут заключенных, других охранников об этом предупреждают свистом. Она же со свистком на шее похожа на тренера, командующего «На старт, внимание, марш!»

Наталья — спокойная и улыбчивая. Ей никто не давал прозвищ. Как-то она в очередной раз не принесла нам газеты, сунув в кормушку лишь лукашенковскую «Советскую Белоруссию», и я решила выяснить, почему нам их не доставляют. Окликнула: «Наталья, подождите!» И тут на меня обрушились «экономистки». «Ты что! — зашикали они. — Здесь нельзя ни к кому обращаться по имени, здесь нет имен вообще!» Это был единственный раз, когда я разозлилась на своих безупречных сокамерниц и заорала: «Можете называть самих себя хоть порядковыми номерами! А я не стану частью этой системы, и «гражданин начальник» от меня никто не услышит!» Сокамерницы задумались. Наталья не обиделась.

Работа у контролеров нудная, особенно по ночам. Днем в тюрьме жизнь бурная: кого-то ведут на допрос, кого-то на прогулку, кого-то в медпункт, кого-то отправляют в суд. В общем, скучать некогда. А ночью на центральном посту остается один человек. Вернее, в смене он не один, но они меняются каждый час. И вот целый час охранник ходит по кругу, заглядывая в глазок каждой камеры. Обход занимает три минуты — мы однажды ночью подсчитали по часам. И так — 20 кругов в час. Мерные шаги. Легкие щелчки глазков. Пони бегает по кругу.

Возле нашей шумной камеры, где и ночью не прекращались разговоры, они любили остановиться и послушать, о чем мы разговариваем. И, как правило, не прерывали. Не напоминали, что после отбоя нельзя шуметь, а следует дисциплинированно лежать на шконках и делать вид, будто спокойно спишь. Ведь все наши разговоры, если в них проскальзывало что-нибудь подозрительное, утром передавались начальству.

А ночь в тюрьме невыносима, и после отбоя мы всегда создавали себе искусственное веселье. Мы вспоминали смешные истории из жизни, хохотали над историями тюремными, а иногда сочиняли абсурдные проекты спасения человечества. Наши сокамерницы-«экономистки» как-то сказали нам с Настей:

— Девчонки, какие-то у вас мелкие масштабы. Подумаешь, Беларусь они спасти вознамерились! А вы о земном шаре подумали? Тут мир спасать надо!

— От кого? — мы с Настей от удивления заговорили хором.

— Да в мире полно бед, грозящих всему человечеству! Вот хотя бы сомалийские пираты.

Если честно, то за время пребывания в СИЗО КГБ я ни разу не думала о сомалийских пиратах. Но коль тема заявлена — нужно придумать план спасения человечества от сомалийских пиратов. И мы придумывали. Оказалось, что у каждой за минуту появилась куча идей. Естественно, бредовых. Естественно, дурацких. Но главное — смешных. Мы так громко хохотали, что пропустили шаги охранника и не заметили, как он остановился за нашей дверью. Судя по всему, стоял он долго. Возможно, думал, что мы изобретаем план захвата власти, и предвкушал завтрашний рапорт. Но когда он понял, о чем мы все это время говорим, — не выдержал. Открыл кормушку и невозмутимо произнес: «Надежда Крупская и компания! Может быть, продолжите спасать человечество завтра утром, а сейчас сделаете паузу?»

Но паузу мы сделать не смогли. Идея спасти человечество от сомалийских пиратов не могла заставить нас заснуть, и мы продолжали, теперь уже беззвучно давясь от хохота, спасать мир. Следующим вечером меня вызвал начальник СИЗО Юмбрик в полном недоумении:

— Нет, ну я никак не могу понять, о чем можно разговаривать до четырех утра?!

— Как это — о чем? О сомалийских пиратах, разумеется!

Юмбрик, очевидно, решил, что наша камера начала сходить с ума в замкнутом пространстве и лучше не давать нам возможности фантазировать долгими зимними ночами. Черт его знает, до чего дофантазируемся! И ввел новое правило: после отбоя, с 10 до 11 вечера, зэки не имели права вставать со своих шконок — даже по естественной надобности — и разговаривать. Команда «Лежать!» — и всё. Нам он это объяснил просто: «Если у вас хватит терпения молча пролежать час и при этом не заснуть — черт с вами, потом хоть на голове стойте!» К слову, именно так мы и поступали. Наручных часов у нас не было, и мы тихо лежали час, вслушиваясь в тишину, чтобы не пропустить далекий бой часов на здании напротив КГБ. Как только часы начинали бить 11 раз, мы дружно сползали на пол.

А спустя несколько дней Юмбрик не поленился прочитать нам новость о покупке Россией у Франции какого-то невероятного военного корабля, нашпигованного едва ли не всеми видами оружия и всевозможными системами распознавания, наведения и уничтожения, специально для борьбы с сомалийскими пиратами. «Вы опоздали», — хихикнул он. Потом сокамерница Лена печально вздохнула:

— Значит, нашу камеру прослушивает не только КГБ, но и ФСБ. Какой проект сперли!

Антагонизм «зэк — вертухай» существует в любой тюрьме в первозданном виде. Как бы ни были вежливы и те и другие, разделенность железной дверью с кормушкой и зависимость зэков от вертухаев, причем порой зависимость унизительная (выведут в туалет или не выведут?), порождает то, что психологи и юристы любят называть непреодолимыми противоречиями. Вроде неплохо они к нам относились, и кипятильник давали раньше положенного, а все равно — враги. Сокамерница Лена как-то после очередного шевеления в глазке задумчиво сказала: «Интересно, а когда к ним теща в гости приезжает, они по профессиональной привычке за ней в ванной подглядывают?» Вот это подглядывание и было самым мерзким в тюремной жизни. И именно оно не давало нам шанса начать воспринимать вертухаев по-человечески. Потому что каждый день мы пытались понять, что может заставить молодого нормального человека выбрать себе именно такую работу — предполагающую круглосуточное подсматривание в замочную скважину, в том числе подсматривание за женщинами? И всякий раз приходили к выводу, что они все-таки не совсем люди, ведь человек такую работу себе в принципе выбрать не может. А значит, они маленькие зеленые человечки, прилетевшие к нам из другой Галактики. Потому что в нашей Галактике это как-то не принято.

Последние новости:
Популярные:
архив новостей


Вверх ↑
Новости Беларуси
© 2009 - 2024 Мой BY — Информационный портал Беларуси
Новости и события в Беларуси и мире.
Пресс-центр [email protected]